Э.Г. Бабаев. "Большая Азбука, или ощущение счастья"

Собирая крестьянских детей в школу, Лев Николаевич Тол­стой говорил: «Присылайте еще детей. И девочки пусть приходят. Мы все будем учиться!» В этом – «Мы все будем учиться!» – и состоит главный сек рет яснополянской педагогики. Толстой не только хотел учить, но и сам был полон желания учиться вместе со своими учениками. И вот почему дети так любили его и верили ему. «Мы страдали без Льва Николаевича, – пишет один из его школьных учеников. – А Лев Николаевич без нас. Мы были не­отлучны от Льва Николаевича, и нас разделяла только одна глу­бокая ночь. День мы проводили в школе, а вечер у нас в иг рах проходит, до полуночи сидим у него на террасе».
Еще в 1868 году, когда завершалась работа над романом «Война и мир», в записной книжке Толстого появилась замет­ка: «Первая книга для чтения и Азбука для семьи и школы с на­ставлением учителю графа Л. Н. Толстого 1868 года». Это было заглавие еще не написанной новой книги, которая предназначалась именно «для семьи и школы», «для чтения» и на уроке с учителем, и дома в кругу семьи. Такая книга, как ее представлял себе Толстой, требовала большого труда. Но на этот счет у него были свои строгие пра­вила: «Чем легче учителю, тем труднее ученикам учиться. Чем труднее учителю, тем легче ученикам...»
Замысел «Азбуки» рисовался Толстому на той же художест­венной высоте, что и «Война и мир». В 1869 году вышла в свет последняя «часть», последний том «Войны и мира». Была весна. Толстой жил в Ясной Поляне. И как будто сов сем забыл о литературе. В одном из писем Софья Андреевна расска­зывает жене Фе та: «Левочка целые дни с лопатами чистит сад, выдергивает крапиву и репейник, устраивает клумбы». Каким-то таинственным образом расчистка сада и выдерги­вание крапивы и репейников, а также и устройство клумб свя­заны с замыслом «Азбуки» и являются настоящим началом работы над этой книгой. «Работаю, – пишет Толстой в письме к Фету, – рублю, ко паю, пашу...»
Весь 1870 год ушел на подготови­тельные труды, многое было уже обдумано и написано. «Гордые мечты мои об этой Азбуке вот какие, – рассказы­вал Толстой в письме к А. А. Толстой, – по этой Азбуке только будут учиться два поколения русских всех детей от царских до мужицких и первые впечатления поэтические получат из нее, и что, написав эту Азбуку, мне можно будет спокойно умереть». Такова была эта мысль Толстого, положенная в осно­ву его труда.
Что касается чувства, которое руководило им, то он призна­вался позднее в письме к профессору С. А. Рачинскому: «Учить детей надо затем, чтобы дать им дощечку спасения из того oкеа­на невежества, в котором они плывут...» И в другом письме он говорит о том же: «Я не рассуждаю, но когда я вхожу в школу и вижу эту толпу оборванных, грязных, худых детей с их светлыми глазами и так часто ангельскими вы­ражениями, на меня находит тревога, ужас, вроде того, который испытывал бы при виде тонущих людей...» Будни яснополянской школы были далеки от идиллии.
В 1870 году Лев Николаевич осознал свой труд над «Азбу кой» как исполнение неотложного долга перед народом. В 1871 году Софья Андреевна Толстая вместе с племянни­цей, В.Толстой, уже переписывала набело готовые рассказы для «Азбуки». «Мы теперь опять занялись детскими книжками, – пишет Софья Андреевна в письме к своей сестре Т. А. Кузминской, – Левочка пишет, а я с Варей переписываю. Идет очень хорошо...» В переписывании материалов для «Азбуки» принимал уча­стие и К. А. Иславин, дядя Софьи Андреевны. «Мы все время с дядей Костей переписывали детские книжечки...» – сообщает Софья Андреевна сестре. Толстой всем задал работу. И работы оказалось очень много. «Так часто собираюсь писать тебе, милая Таня, – пишет Со­фья Андреевна Т. А. Кузминской, – и так занята помоганием Левочке, что еле успеваю переделать необходимые дела; но все еще не скоро будут готовы эти книжечки». И добавляет в свое оправдание: «Ты знаешь, как Левочка все отделывает и переделывает даже мелочи...» Софье Андреевне казалось, что Толстой пишет множест­во «книжечек».
А Толстой писал одну, цельную и законченную книжку. «Я пишу книжку, – сообщал он Т. А. Кузминской, – и ка­жется, будет толк... В книжечке моей будет много хорошего». Переписывая «книжечки», Софья Андреевна стремилась добросовестно и, главное, поскорее окончить работу. «Спе шили окончить к празднику», – отмечает она в письме к сестре в ка­нун Нового 1872 года. Что касается Толстого, то он никогда не считал свою работу оконченной: «Эта Азбука одна может дать работы на сто лет...» Толстой предполагал напечатать «Азбуку» в типографии мо­сковского издателя Ф. Ф. Риса, где он печатал первое издание «Войны и мира». Но печатание «Азбуки» было не простым делом. В тексте надо было искусно разместить рисунки и таблицы, сам текст набрать разными шрифтами.
Трудно ли это было для ти­пографщиков, хлопотно ли для издателя, но дело не двигалось. «“Азбука” моя кончена и печатается медленно и скверно у Риса», – отмечал Толстой в письме к Н. Н. Страхову, автору зна­менитых статей о «Войне и мире». К тому же Толстой, по своему обыкновению, продолжал работать над «Азбукой» и после того, как она была отдана в на бор. «Я по своей привычке все мараю и переделываю по двадцать раз», – признавался Толстой. Тут на помощь Толстому пришел Н. Н. Страхов. Он договорился о печатании «Азбуки» в петер­бургской типографии К. Замысловского. Обычно Толстой, прежде чем выпустить в свет новую книгу, печатал ее целиком или в отрывках в одном из распространен­ных журналов. Так, например, он напечатал «1805 год» – начало «Войны и мира» – в журнале «Русский вестник». Но он заранее отказался от публикации отрывков из «Азбу­ки» в журналах. Ему хотелось представить читателям совер­шенно новую книгу в полном виде. Иначе, как полагал Толстой, «всю книгу растащат по хрестоматиям, и книга не выйдет...». И лишь уступая просьбам Н. Н. Страхова, он отдал два рас­сказа в печать до выхода в свет «Азбуки». Один из этих расска­зов – «Кавказский пленник» – был напечатан в журнале «Заря», другой в таком же малораспространенном издании – «Беседа». Может быть, именно это и склонило Толстого ответить согла­сием на просьбу Н. Н. Страхова, но «против воли».
Но что было замечательно. Издатель «Зари» В. И. Кашпирев отнесся к рассказу Толстого как к хрестоматийному отрывку и не заплатил ему ни гроша. Толстой был обескуражен и увидел в этом какое-то недоб­рое предзнаменование: «Я жду и желаю себе для полного своего пристыжения, чтобы оба рассказа, за которые я ничего не по­лучил, были бы напечатаны в хрестоматиях и моя бы Азбука не вышла...» Но книга вышла в 1872 году. Н. Н. Гусев называет издание 1872 года «большой Азбукой». Это была объемистая книга (более семисот страниц), единая по своей композиции и назначению. «Рассказать, что такое для меня этот труд многих лет, – Азбу­ка, очень трудно», – говорил Толстой. Одной из самых трудных наук сельской школы была арифметика. Недаром известный художник Н. П. Богданов-Бельский из брал для своей картины такой тонкий психологический сю жет, как «Устный счет». На этой картине среди своих учеников в сельской школе изоб­ражен С. А. Рачинский, современник и собеседник Толстого по мно­гим вопросам искусства и жизни, науки, веры и знания.
И Толстой в своей школе постигал все глубины и трудности устного счета. Он придумал и смастерил для своих учеников особые счеты: скользящие по металлическим струнам деревянные ромбы paз­ной величины и цвета. Цифры и числа приобретали таким образом некое наглядное изображение. В одной из своих статей 60-х годов, когда только еще устраи­валась школа в Ясной Поляне, Толстой отмечал, что дети «чрезвычайно любят делать задачи с большими отвлеченными числами, без всякого приложения, увлекаясь поэзией чистой математики». Работая над «Азбукой», Толстой почувствовал необходи­мость выйти за пределы художественной литературы. Но он внес поэтическое чувство и в изучение естественных наук, в изучение математики.
П. И. Бирюков, первый биограф Толстого, рассказывает, как он «занялся астрономией и увлекся ею, и проводил целые ночи, наблюдая за звездами». У него была своя общая мысль относи­тельно последовательности и занимательности обучения. «Не то дорого знать, – говорил Толстой, – что земля кругла, а дорого знать, как до шли до этого». «Азбука» Толстого давала возможность ученикам почувство­вать не только результат, но и поэзию познания. Он хотел «нау­ку преподавать научно, то есть весь ход мысли при исследова­нии какого-либо предмета, а не сказочки». Все это было очень похоже на Толстого. Таким он был и в «Войне и мире», таким он оставался и в «Азбуке». Не удиви­тельно поэтому, что именно С. А. Рачинский одним из первых полюбил и оценил «Азбуку» Толстого.
«Детские книги гр. Льва Толстого, – пишет С. А. Рачинский в своей книге “Сельская шко­ла”, – следует знать всякому образованному русскому челове­ку... Этот великий писатель посвятил несколько лет своей жизни сельской школе, много учил в ней и многому в ней научился». С. А. Рачинский с особенным уважением отнесся к тому, что «Толстой решился выйти за пределы художественной литера­туры из уважения к насущным нуждам и задачам народной школы». «Его детские книги, – пишет С. А. Рачинский, – пригодные для детей всех сословий, – не плод художественной прихоти, а жиз­ненное дело, совершенное с глубочайшим вниманием ко всем его практическим подробностям, с высокой простотой и смирением». И еще одно замечание С. А. Рачинского об «Азбуке» Толс­того: «Ни в одной европейской литературе ничего подобного не существует...»
В беседах со своими учениками Толстому не раз случалось рассказывать о своей молодости, о службе на Кавка­зе, о войне... И о том, как однажды на пути в крепость Грозную он чуть было не попал в плен к горцам. «На Кавказе тогда война была...» – сказано в самом начале его повести «Кавказский пленник», сюжет которой в одинаковой мере принадлежит и собственному опыту Толстого, и традиции русской поэзии, восходящей к Пушкину. Но в романтической поэме Пушкина пленник назван просто Пленником, а черкешенка – Черкешенкой. Толстой называет имена. И перед нами возникают живые лица Жилина, Костыли­на и Дины на фоне объятого войною дикого края. Драгоценный пушкинский романтический сюжет был пе­реписан заново рукою автора «Войны и мира». И Жилин занял в галерее образов, созданных Толстым, ме сто рядом с героями его военных повестей и рассказов. Художественное достоинство «большой Азбуки» Толстого благодаря таким произведениям, как «Кавказский пленник», поднималось до уровня его великой прозы. И это тотчас же было замечено современниками Толстого. Н. Н. Страхов прислал Толстому вырезку из газеты «Всемир­ная иллюстрация». «Новый рассказ графа Л. Н. Толстого пред­ставляет собой в нашей литературе явление, выходящее из ряда вон, – говори лось в этой статье. – „Кавказским пленни­ком” окончательно разрешается вопрос о том, как следует пи­сать для народа...»
Автором этой статьи был, как об этом гово­рил Н. Н. Страхов, известный поэт К. К. Случевский, редактор журнала «Всемирная иллюстрация». «Кавказский пленник», – продолжает К. К. Случевский, – на­писан совершенно особым, новым языком. Простота изложения поставлена в нем на первый план... Невольно изумляешься этой невероятной, небывалой сдержанности, этому аскетически строгому исполнению взятой на себя задачи...» К. К. Случевский угадал и верно определил чисто художест­венную задачу, которую поставил перед собой Толстой, при­нимаясь за «Азбуку». «Если будет какое-нибудь достоинство в статьях Азбуки, – объяснял Толстой свою задачу в письме к Н. Н. Страхову, – то оно будет заключаться в простоте и ясности рисунка и штри ха, т. е. языка». «Рисунок без теней», как говорил Толстой о своей новой манере, особенно поражал после «Войны и мира», после ее глубокой живописи. «Невольно изумляешься самоотвержению, с которым гр. Л. Н. Толстой отказался в своем произведении от всех обычных приемов своего творчества, всегда столь обаятельно действую­щих на читателя...» Толстой был тронут участием и пониманием К. К. Случевского и благодарил Н. Н. Страхова за присылку статьи из журнала «Все­мирная иллюстрация». «Я так готовился к тому, что никто ничего не поймет, что принимаю это как сюрприз», – писал Толстой.
Но его ожидал еще больший сюрприз. 12 января 1873 года в заседании II отделения Академии наук известный славист И. И. Срезневский предложил избрать Толстого членом-коррес­пондентом Академии наук в уважение к его литературным и ученым трудам. 7 декабря того же года в общем собрании Ака­демии было подтверждено избрание Толстого, и он получил со­ответствующий диплом и письмо, подписанное непременным секретарем К. С. Веселовским. В ответном письме Толстой просил К. С. Веселовского пере­дать высокоуважаемому собранию, удостоившему его этой чес­ти, его глубокую признательность. Казалось бы, академическое избрание достойно завершило и увенчало работу Толстого. Это был блистательный эпилог «боль­шой Азбуки». Но Толстой испытывал тревогу и беспокойство. Еще до выхода в свет «Азбуки» Толстой писал в одном из сво­их писем: «Имеют свои судьбы книги, и авторы чувствуют эти судьбы... Издавая „Войну и мир”, я знал... что она будет иметь тот самый успех, какой она имела; а теперь... не жду успеха именно того, который должна иметь учебная книга».
И предчувствие не обмануло Толстого. «Большая Азбука» не была рекомендована Министерством народного образования для начальных школ. Против Толстого соединились и выступили представители гимназической науки, которые обвиняли его в «нетребователь­ности»... В журналах и газетах появилось множество отрицательных рецензий, которые, если и не могли уронить достоинства труда Толстого, то могли повлиять на его распространение. «Если Азбука выйдет в ноябре, не разойдется вся к новому году, – пишет он Н. Н. Страхову в октябре 1872 года, – то это будет для меня неожиданное fiasco». При этом он в скобках указывает цифру – 3 600. Очевидно, это и есть тираж «Азбуки» 1872 года, который сначала расхо­дился понемногу, а потом лег на складе бесценным грузом. П. А. Берс, брат Софьи Андреевны, наблюдавший за прода­жей книги, в феврале 1873 года сообщал Т. А. Кузминской: «Аз­бука приводит меня в отчаяние. До сих пор еще кое-как прода­валась, а в последнее время продажа совсем прекратилась, а у меня осталось нетронутыми 2 000 экземпляров, которые я теряю надежду продать...» Все это было известно и в Ясной Поляне. Софья Андреевна прямо называла издание «Азбуки» неудачей Толстого.
«Азбука эта имеет страшный неуспех, который ему, – пишет Софья Андреевна о Льве Николаевиче, – очень неприятен...» Особенно задевали его упреки в дороговизне книги. Сложность ее печати удорожала издание, и цена вышла два рубля за книгу. Упреки, критика, разговоры о неуспехе, пренебрежение со стороны Министерства народного образования – все должно было вызвать в душе Толстого желание одним решительным поворотом избавиться от груза накопившихся обид. Толстой приказал разделить «большую Азбуку» на двенад­цать самостоятельных книжек: «Азбука», «Первая русская книга для чтения», «Первая славянская книга для чтения» и т. д., вплоть до «Руководства для учителя».
Все эти разрозненные книжечки пошли в продажу по низкой цене и вскоре были раскуплены. В 1874 году Толстой составил «Новую Азбуку» и переиздал «Русскиe книги для чтения» с дополнениями. Но это уже другая глава жизни и творчества Толстого. Что касается «большой Аз­буки» 1872 года, то он ее никогда больше нe переиздавал. «Новую Азбуку» с примыкающими к ней «Русскими книга ми для чтения» Толстой, наученный горьким опытом, никогда не со­бирал под одним переплетом. И они разошлись по хрестоматиям. Но это не значит, что Толстой отрекся от своей книги. И Софье Андреевне он сказал в ответ на ее слова о неуспехе: «Если б мой роман потерпел такой неуспех, я бы легко поверил и помирился бы, что он нехорош. А это я вполне убежден, что „Азбука” моя есть необыкновенно хороша...» Он передавал свою «Азбуку» на суд потомков как одну из за гадок своей писатель­ской судьбы. Это был шедевр, разрушенный рукой автора. Тол­стой видел, как его разрозненные книги, составлявшие единое целое, обретают известность, расходятся огромными тиража­ми, несоизмеримыми с тиражом первого издания. Что же представляет собой «Азбука» 1872 года в целом?
В архиве Толстого сохранилось составленное им самим объ­явление для печати о выходе в свет этой книги: «1-го ноября выйдет „Азбука” гр. Л. Н. Толстого в 4-х отдельных книгах в 160 – 180 страниц каждая, содержащие: 1. Азбуку и руководство для обучения чтению и письму; 2. Статьи для русского чтения: бас­ни, описания, сказки, повести и статьи научного содержания...; 3. Руководство к правописанию и грамматике посредством на­печатания особым шрифтом различных грамматических форм; 4. Некоторые былины, изложенные правильным, по мнению ав­ тора, русским стихом; 5. Руководство для обучения славянскому языку с объяснением главных грамматических форм; 6. Статьи для славянского чтения с русским переводом: выбранные места из Летописи, Житии из Четьи-Миней Макария и Дмитрия Рос­товского и из Священного Писания; 7. Арифметику, от счисле­ния до дробей включительно и 8. Руководство для учителя».
Это была целая энциклопедия в одном томе. Трудно переоце­нить значение «Азбуки» Толстого с истори ческой точки зрения. Ее можно рассматривать как «капсулу времен», в которой соб­рано многое, что было характерно для русской жизни середины XIX века. Если бы до нас дошла только одна эта книга, то по ней мы могли бы воссоздать облик целой цивилизации. «Азбука» была создана до «перелома в миросозерцании» Толстого, и ее не коснулось веяние позднейшего «толстовства». В 1894 году, отвечая одной из своих читательниц, удивлен­ной отсутствием в этой книге его излюбленных религиозных идей в духе его «христианского учения», Толстой признавался: «Рассказы, помещенные в Азбуке, написаны мною... 17 лет на­зад, когда христианское учение было мне совершенно чуждо, и я руководствовался в выборе рассказов для Азбуки только их понятностью и интересом для детей». Известно, что в позднейшие годы Толстой отрекался от мно­гих своих произведений, написанных до «перелома».
Но от «Аз­буки» он не отрекался никогда. С этой книгой у него были свя­заны воспоминания о лучших годах жизни в Ясной Поляне, об учениках его открытой для всех школы. В 1883 году Г. А. Русанов спросил Толстого, в каком воз­расте можно дать детям для чтения его трилогию «Детство», «Отрочество» и «Юность». Толстой ответил, что он не считает «Детство» необходимым чтением для детей. «Вот „Кавказский пленник” – Жилин и Костылин – вот это я люблю, – сказал Тол­стой. – Это дело другое...» Он любил свою «Азбуку» – и ту, что была издана в 1872 году, и ту «Новую Азбуку», которую составил позднее. В 1908 году Толс­той записал в дневнике: «Во-первых, хорошо бы, если бы наслед­ники отдали все мои писания в общее пользование: если уж не это, то все народное, как-то „Аз бука”, „Книги для чтения”...» Толстой ставил «Азбуку» выше «Войны и мира».
«Я знаю, – говорил Толстой в 1874 году, – что это останется одно из всего моего». И оказался неправ. «Война и мир», наря­ду с другими его художественными произведениями, осталась и вошла в число вечных книг русской литературы. Что касается «Азбуки» 1872 года, то ее как раз почти уже и не осталось, разве что только в музеях. Она была прочитана, перечитана и зачитана ее первыми ценителями. «Азбуку» Толстого постигла та же участь, какая была у «Басен» Крылова: она стала величайшей библиогра­фической редкостью. «Дети рвут книги», – смиренно говорил Крылов. В 1911 году, во время «Толстовской выставки» в Москве, Ру­мянцевский музей представил «большую Азбуку» в двух ее ва­риантах, слитном и раздельном.
Слитный вариант особенно це­нен как первое, изначальное издание «Азбуки». Она состояла из четырех книг, и каждая книга называлась «Азбука». Для раздельного, в двенадцати книжках, варианта «Азбу­ки», пущенного в продажу в 1874 году, были изготовлены новые обложки. И только первая из этих книжек называлась «Азбу­ка» – все остальные получили собственные названия. Что же касается «большой Азбуки» в целом, то она с 1872 года больше не переиздавалась. И лишь в 1957 году она была факси­мильно воспроизведена в 22-м томе полного, в 90 томах, собрания сочинений Толстого (юбилейное издание). В 1978 году издательство «Просвещение» выпустило «Аз­буку» (1872 года) и «Новую Азбуку» (1874 –1875 годов) в од­ном томе. Все эти издания известны и доступны читателю. А сама «большая Азбука» 1872 года хранится ныне в Музее Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина. ...
И вот я перелистываю прекрасные, не пожелтевшие от времени стра­ницы, защищенные изящными темными переплетами, и думаю об удивительной судьбе этой великой книги. «Читать я училась по Азбуке Льва Толстого», – пишет в био­графии Анна Ахматова. Ее слова могли бы повторить читатели «Азбуки», которых с годами становится все больше и больше. Детские рассказы и повести Толстого, от «Бульки» до «Кав­казского пленника», издаваемые в наши дни миллионными ти­ражами на русском языке и на других языках народов нашей страны и мира, – это все дети «большой Азбуки».
В «Азбуке» Толстого много удивительных историй. Но самое замечательное в этой книге – интонация нескучного повество­вания, ликующая интонация избытка доброй силы в душе. Басни в прозе из книги Толстого для детей принадлежат к числу лучших его произведений. Как писатель для детей Тол­стой не имел себе равных среди своих современников. Его имя в этом отношении уникально. Он занимает место рядом с Пуш­киным и Крыловым как один из основоположников русской классической литературы для детей. Конечно, и «Войну и мир» можно издавать отдельными главами («Петя Ростов», например, или «Капитан Тушин»). Эта книга хороша и в отрывках, но она имеет свой лад, свой строй и тяготеет к единству. Без этого ощущения целостности нет и настоящего понима­ния частностей таких книг, как «Война и мир» или «Азбука».
Толстой был, конечно, неправ, когда ставил «Азбуку» выше «Войны и мира». Ее настоящее место не выше, но рядом с «Вой­ной и миром», никак не ниже. «Азбука» Толстого ждет (и вполне заслуживает) переиздания, например в академической серии «Литературные памятники», с тем чтобы эта книга вернулась из Музея в наши домашние библиотеки, где она так нужна и детям и взрослым. «Ее оценят лет через десять те дети, которые по ней выучатся», – говорил Толстой о своей «Азбуке».
И он оказался прав. В наши дни можно составить целую биб­лиотеку из работ, посвященных педагогическим идеям Толстого. «Всякий, кому приходилось заниматься в народных шко­лах, – пишет А. И. Елизарова, – с удовольствием, как старого знакомого, встречает книгу рассказов Толстого. Сколько вос­поминаний связано с ними! Тех незабываемых воспоминаний, когда над этими книгами разгорались детские личики, когда от них поднимались глаза, горящие интересом и восторгом...»
Мнение Елизаровой должно было сыграть роль «охранной грамоты» для детских рассказов Толстого. «Рассказы эти не менее, чем все остальные его произведения, должны войти в сокровищницу нашего слова, – пишет А. И. Ели­зарова в письме, адресованном в Государственное издательство (1921). – Давая ощущение счастья, как всякое истинно художест­венное произведение, для того круга, для которого они назначены, они своей безыскусственной прелестью приохочивают к чтению...»
Именно это «ощущение счастья» является причиной и основой ныне возрастающего интереса к «большой Азбуке» Льва Толстого. Книжные сокровища книги.