Наши научные издания
Прохоров Евгений Павлович (1931 - 2011)
Профессор кафедры социологии массовых коммуникаций. Создал эту кафедру и заведовал ею с 1990 по 2010 г. На факультете журналистики работал с 1954 г. Читал лекции по курсу «Введение в теорию журналистики», вел спецкурсы «Журналистика и демократия», «Искусство публицистики», «Интернет – наше будущее». По его учебникам учились и учатся студенты факультетов и отделений журналистики во всех университетах страны.Из воспоминаний А. М. Райкина
Бородка клинышком, седина, пенсне, рассеянный взгляд. А еще – пальто с барашковым воротником и непременно – потертый кожаный портфель с большими застежками. Ни да ни взять – что-то среднее между экранным образом Чехова и экранным же профессором Полежаевым из фильма «Депутат Балтики». Такой вот гибридный фантом рождался отчего-то у меня в голове, когда я слышал или читал где-то слова «университетский профессор». На дворе меж тем был 1975-й год, но почему-то казалось, что время не властно над таким корневым явлением, как профессура. Вернее, хотелось верить, что настоящий интеллигент в самой высокой «профессорской» стадии своего развития обязательно должен сохранить черты старорежимной, прежней жизни, в которой, как нам тогда казалось, все было прочнее, основательнее и правильнее – без конъюнктурно-сиюминутных «изгибов вместе с генеральной линией...». Как-то не думалось нам тогда по малолетству, каково это было – в самый «разгар застоя» (во времена хоть и не людоедские, а умеренно вегетарианские, с остаточным тираническим запашком) сберечь верность незыблемым классическим образцам – и внутренне, и внешне.
Евгений Павлович Прохоров был первым (настоящим!) профессором МГУ, с которым нам, первокурсникам, предстояло встретиться. Именно с его курса «Введение в журналистику» начиналось наше погружение в учебу и университетскую жизнь. Мы ждали этого старта с затаенным восторгом и душевным смятением. Но наша встреча многих, в том числе и меня, озадачила. Евгений Павлович отчаянно не вписывался в созданный воображением стереотип. Во-первых, он был молод. Не юноша, конечно, но уж никак не старик, убеленный профессорскими сединами. Вместо пенсне – очки в модной оправе, вместо строгого «сюртучного» одеяния – модный костюм с модным галстуком, вместо портфеля – плоский кейс. Супермодный! Весь облик профессора излучал современность и элегантность. Строгость во внешности и манерах была. Но это был опять-таки элегантная строгость.
Не был Прохоров похож на милых романтичных интеллектуалов Серебряного века, которых штамповало наше зашоренное подсознание. Не был! Вот беда! Не скажу, что мы восприняли это как крушение мечты. Но некоторая растерянность ощущалась. Она возрастала по мере наших попыток угнаться за мыслью профессора. Это оказалось непросто. Симбиоз из теоретических построений классиков философии, выводов социологических исследований, формул, имеющих отношение к трудах по психологии, логике и истории печати, создавали такую картину мира, в которой журналистика играла роль материала, связующего все и вся. Это была настоящая теория. Красивая, прочная, убедительная и элегантная, как сам Евгений Павлович. Она давала нам совершенно новый взгляд на профессию, которой мы мечтали заниматься. И убеждала: если хочешь быть не ремесленником, обреченным на рутинную поденщину, а серьезным профи, то надо срочно браться за ум и штудировать все науки, ставшие краеугольным камнем курса «Введение в журналистику».
Одно было худо: Евгений Павлович сыпал на наши головы столько научных терминов и такой объем информации (небанальной, релевантной, но, в силу нашей неопытности, плохо декодируемой), что по мере приближения экзамена неуверенность аудитории в благоприятном исходе этой процедуры сменилась стойкой уверенностью в грядущем провале. И чутье нас не подвело.
Но как воспринял профессор Прохоров наш коллективный позор! Никакого злорадства, издевки, даже иронии! Только легкая тень грусти омрачала его лицо, когда он в очередной раз говорил кому-то из нас: «Ну что же, видимо, нам предстоит увидеться еще раз. Приходите ко мне на кафедру, там и поговорим».
На кафедре во время пересдачи Евгений Павлович являл собой образец гостеприимства, учтивости и добродушной снисходительности. Кому-то из переволновавшихся предложил таблетки от головной боли, кому-то чашку чая. И вообще вся обстановка напоминала не «не допрос пленного», чего можно было бы ожидать, а свободную дискуссию равноправных сторон. Но только с явным интеллектуальным перевесом одной из них. И вот тут стало вдруг очевидно, что профессор Прохоров при всем своем современном лоске и модной элегантности – не кто иной, как самый прямой наследник традиций старой университетской профессуры, оставившей в истории предания о своей демократичности и любви к студентам.
Именно об этой преемственности говорит и другой случай. Как-то раз в разгар зимней сессии, на старый Новый год, я оказался в доме Прохоровых. Дочь Евгения Павловича Ирина, в ту пору беззаботно-прекрасная первокурсница журфака (в ней еще трудно было угадать будущего серьезного ученого и строгого преподавателя истории русской литературы и журналистики) позвала в гости своих факультетских друзей – отметить 18-летие. Некоторым из гостей предстояло через несколько дней сдавать экзамен Евгению Павловичу. Но, признаться, это событие не очень-то волновало ребят: все пришли веселиться по поводу дня рождения нашей общей подруги Иры. Ситуация создавалась щекотливая: Евгений Павлович счел неудобным пировать вместе со студентами, дабы сохранить на экзамене объективность отношения к ним, и предпочел оставаться в своем кабинете. А ребята, зная, что «строгий профессор» здесь, рядом, за перегородкой, решили своеобразно его поприветствовать. Они скандировали отдельные «умные» слова из его лекций (особенно их вдохновляло понятие «релевантность»!), сопровождая эти выкрики ритмичными стуками в стену. К их радости, Евгений Павлович ответил таким же стуком со своей стороны.
Я знаю многих уважаемых людей, у которых в подобных обстоятельствах не хватило бы чувства юмора и такта по отношению к расшалившемуся молодому поколению. А Евгений Павлович сумел проявить тогда не только изысканный аристократизм, но еще и юмористический взгляд на жизнь.
С годами Евгений Павлович приобретал все более академическую внешность. Появилась седина. На смену резковатым порывистым движениям пришла плавность и даже то, что можно было бы назвать величавостью. Ветер перестройки не заставил его изменить своим убеждениям. А вскоре стало очевидно, что основные постулаты теории Прохорова выдержали проверку на прочность. Очень многих представителей молодого журналистского племени, разросшегося неимоверно, но также неимоверно измельчавшего, мне теперь приходится регулярно отсылать к работам Евгения Павловича – набираться уму-разума.
А тех, кого профессор Прохоров учил лично, он старался «отслеживать» во взрослой жизни, всегда интересовался, что нового происходит в их профессиональной судьбе, спрашивал, как дела у сокурсников. Даже когда я, выпускник другой кафедры, попадал в поле его зрения, – а такое иногда случалось (мы продолжаем дружить с Ириной, да и общих знакомых у нас немало), – он подробно и обстоятельно расспрашивал меня о работе. И просто о моей жизни. Тут ощущалась не только покровительственная длань крупнейшего ученого, но и любопытство исследователя.
Информацию обо всем, что происходит в стране и в мире, он, невзирая на возраст, продолжал поглощать тоннами. Особую страсть питал к энциклопедическим изданиям. Помню, как он искренне обрадовался, когда на его 75-летие я подарил ему очередной том Большой российской энциклопедии. «Пир разума», очевидно, вдохновлял его гораздо больше того, что могла дать очередная, даже эксклюзивная бутылка коньяка или виски (как я знал, с годами у него, хорошо разбиравшегося в этих напитках, но пившего всегда очень мало, собралась их целая коллекция).
В последние годы жизни Евгения Павловича я вдруг заметил, что мои юношеские представления о том, как должен выглядеть университетский профессор, слегка изменилась. Классический ученый муж главного вуза страны (кажется мне теперь) должен быть похож на Е. П. Прохорова. Не внешне, конечно! Бог с ней, с внешностью и костюмами. А вот по сути – точно должен. Как повезло моему поколению, что в нашей жизни был Евгений Павлович и другие профессора, такие, как он.
Автор: А. М. Райкин
Источник: Каким должен быть современный университетский профессор? // Книга памяти профессора Е.П. Прохорова: научные статьи. Воспоминания : сборник научных трудов / отв. ред. И. Е. Прохорова. М. 2013. Я знаю многих уважаемых людей, у которых в подобных обстоятельствах не хватило бы чувства юмора и такта по отношению к расшалившемуся молодому поколению. А Евгений Павлович сумел проявить тогда не только изысканный аристократизм, но еще и юмористический взгляд на жизнь.
С годами Евгений Павлович приобретал все более академическую внешность. Появилась седина. На смену резковатым порывистым движениям пришла плавность и даже то, что можно было бы назвать величавостью. Ветер перестройки не заставил его изменить своим убеждениям. А вскоре стало очевидно, что основные постулаты теории Прохорова выдержали проверку на прочность. Очень многих представителей молодого журналистского племени, разросшегося неимоверно, но также неимоверно измельчавшего, мне теперь приходится регулярно отсылать к работам Евгения Павловича – набираться уму-разума.
А тех, кого профессор Прохоров учил лично, он старался «отслеживать» во взрослой жизни, всегда интересовался, что нового происходит в их профессиональной судьбе, спрашивал, как дела у сокурсников. Даже когда я, выпускник другой кафедры, попадал в поле его зрения, – а такое иногда случалось (мы продолжаем дружить с Ириной, да и общих знакомых у нас немало), – он подробно и обстоятельно расспрашивал меня о работе. И просто о моей жизни. Тут ощущалась не только покровительственная длань крупнейшего ученого, но и любопытство исследователя.
Информацию обо всем, что происходит в стране и в мире, он, невзирая на возраст, продолжал поглощать тоннами. Особую страсть питал к энциклопедическим изданиям. Помню, как он искренне обрадовался, когда на его 75-летие я подарил ему очередной том Большой российской энциклопедии. «Пир разума», очевидно, вдохновлял его гораздо больше того, что могла дать очередная, даже эксклюзивная бутылка коньяка или виски (как я знал, с годами у него, хорошо разбиравшегося в этих напитках, но пившего всегда очень мало, собралась их целая коллекция).
В последние годы жизни Евгения Павловича я вдруг заметил, что мои юношеские представления о том, как должен выглядеть университетский профессор, слегка изменилась. Классический ученый муж главного вуза страны (кажется мне теперь) должен быть похож на Е. П. Прохорова. Не внешне, конечно! Бог с ней, с внешностью и костюмами. А вот по сути – точно должен. Как повезло моему поколению, что в нашей жизни был Евгений Павлович и другие профессора, такие, как он.
Автор: А. М. Райкин