Былинский Константин Иакинфович (1894 - 1960)

Его знания были колоссальны. Его эрудиция убийственна. Чтобы достичь такого уровня знаний, нам, вероятно, надо было бы начать жить снова и не терять ни одного дня. 

Он мог говорить о типографских машинах и методах продления человеческой жизни, об отличиях японской музыки от европейской и манере игры киноактера Конрада Вейта, о сходстве и различии между Москвой настоящего и прошлого и о новинках современной литературы, советской и зарубежной. Говорить с ним можно было на любые темы. И я, пожалуй, слишком широко пользовался этим правом. 

Константин Иакинфович очень любил свою науку, свой предмет, душой ему отдавался. Он мог долго и с увлечением говорить о тонкостях русского языка и особенно стилистики. Помнятся его рассуждения о роде существительного, например, интересные догадки о том, почему в актерских кругах «рояль» употребляется в женском роде. Таких рассуждений было много. Приведу здесь один эпизод. 

– Вы знаете, – говорил Константин Иакинфович, – сегодня экзаменую по стилистике. Один студент второй раз провалился. Вышел, и вдруг слышу, как он за дверью говорит: «Опять по былистике схватил пару». Другой раз слышу: «Ой, как я боюсь кобылки». Понял, что «кобылка» – это я. Я подписываюсь: К. Был. Вот они и сочинили. Вообще студенты наши – народ творческий и неунывающий, как и полагается журналистам. 

– Если вам, Константин Иакинфович, все это так нравится, то могу сообщить вам о песне в честь стилистики.
 
Эх, стилистика, эх, былистика, 
Для меня она кабалистика. 
При стилистике возьмет нелегкая, 
Что ни правило – исключение! Где же радость-то? Одни мучения. 
Друг-товарищ мой, куда котишься, 
Со стилистики – не воротишься. 

Он долго и заразительно смеялся, потом сказал: «А, видите, признают мошенники: «При стилистике правка легкая». Это-то мне и надо. Придумают же – «былистика». 

Мне хотелось в форме шутки сказать Константину Иакинфовичу нечто приятное, но сделал я это в высшей степени неуклюже, а именно так: 
– А чего придумают? Так оно и есть. Я, конечно, знаю, что стилистика существует давно. Я видел в Ленинской библиотеке сборник задач по стилистике 1883 года. Но практическая стилистика в том виде, в каком она сложилась в практике вузовского преподавания, – это, конечно, ваше детище: вы сумели объединить в нечто цельное нормативную грамматику, разодел поэтики из теории словесности, всякие казусы вроде «продажа топоров и гробов». Свои наблюдения сделали. Конечно, «былистика» некрасиво, я предпочел бы «былинизм» по аналогии с дарвинизмом. 

– Ну, знаете, – сказал Константин Иакинфович, – слушаешь вас и не знаешь, сердиться или смеяться, не понимаешь: то ли всерьез, то ли шутите. Шутите, конечно. То, что я основоположник практической стилистики, это, конечно, лестно. Но лесть – особа женского рода, и она не выносит легкомысленного отношения к себе. Вам надо было сказать: «Константин Иакинфович, все говорят, что вы создали стилистику». Тогда бы я еще мог поверить. Филдинг верно заметил, что нет неотразимее лести из вторых рук.

Кроме всего прочего, у вас не сходятся концы с концами. С одной стороны, я основоположник новой науки – практической стилистики. А с другой стороны, стилистики-то, по-вашему, никакой нет. Есть лоскутное одеяло, какая-то смесь разных разделов. 

Вот вы литературовед. Что делается в вашей области? Один из вас доказывает, что Достоевский – революционер, и приводит цитаты. Другой доказывает, что Достоевский – реакционер, и тоже приводит цитаты. Цитата – это что дышло: куда повернул, туда и вышло. У литературоведов нет точных критериев. Дело дошло до того, что в литературном институте кто-то привел цитату из Чехова: «В человеке все должно быть прекрасно». А кто-то возразил: сказал, это не Чехов, а Астров. Этак и «как бы чего не вышло» надо приписать Чехову, а сказал это его герой Беликов. Первый стал возражать: за Астровым стоит Чехов. Второй не остался в долгу. Так половину ученого совета и проспорили. Так вот: надо обосновать литературоведческие оценки. И стилистика поможет в этом.
Он еще много говорил о стилистике. Я запомнил, что было бы интересно создать сравнительную стилистику славянских языков.

Надо было видеть оживленное лицо Константина Иакинфовича, слышать его взволнованный голос. О стилистике он всегда говорил охотно, и в его словах, не столько в прямых признаниях, они были редки, сколько в тоне, всегда ощущалась большая любовь к этому предмету. Любовь и некоторая скорбь по поводу нехватки времени…

В пьесе Чехова «Три сестры» сказано: «Вот дерево засохло, но все же оно вместе с другими качается от ветра. Так, мне кажется, если я и умру, то все буду участвовать в жизни так или иначе». Эти слова относятся и к Константину Иакинфовичу. Его уже нет. С ним нельзя поговорить, увидеть его улыбку, улыбку человека, который умел понимать все. Однако есть труды Константина Иакинфовича, живы его мысли, его советы. Когда его ученики думают о стилистике, о чтении лекций, об учебной и педагогической работе, то мысленно каждый советуется с Константином Иакинфовичем, вспоминая о нем с радостью и благодарностью. Константин Иакинфович участвует в жизни так или иначе.  

Автор: Вл. А. Ковалев 
Источник: Он и сегодня участвует в нашей жизни // Факультет журналистики Московского университета. М., 2005.